Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

Ознакомительный фрагмент

Мишель не заметил невысокого, молодого человека, по виду студента, в круглых очках и твидовом пиджаке. Темные волосы немного растрепались. Поднявшись со скамейки, юноша сунул в карман блокнот и последовал за Мишелем.

Мистер Марк Хорвич легко продлил испанскую визу в республиканском консульстве, в Нью-Йорке. В анкете он написал, что хочет продолжить изучение языка. Мистер Хорвич говорил с консулом по-испански. У него был сильный акцент, но, в остальном, юноша бойко справлялся даже с довольно сложными оборотами. Консул развел руками:

– Саламанка занята мятежниками, Мадрид в осаде, но вы можете поехать в Барселону, в Валенсию. Там отличные университеты, – мистер Хорвич уверил его, что так и сделает. Будущему студенту выдали визу на год. Оказавшись на улице, посмотрев на страницу паспорта, он, хмуро, сказал себе под нос: «Неизвестно, что случится через год». Купив на лотке кошерный хот-дог, юноша пошел в Центральный Парк. Отец не знал, что Меир в городе.

После первого визита в Испанию, Меир объяснил доктору Горовицу, что его ждет очередное задание в Бюро, для которого надо будет разъезжать по всей стране. Отец поцеловал его в лоб:

– Что делать, милый. Пиши…, – доктор Горовиц замялся, – когда будет возможно. Аарон молодец, каждые две недели весточки посылает. И ты меня не забывай.

В Лиссабоне Меир получил сообщение от мистера Даллеса. Ему предписывалось сделать доклад в Вашингтоне и вернуться в Испанию. Босс предупредил, что командировка продлится несколько месяцев. Паспорт Хорвича Меир оставил на базе, в Хобокене. Здесь лежало и его оружие, небольшой, удобный браунинг. Даллес велел ему ничего не говорить кузену о новой работе. Приехав в столицу, Меир повторил Мэтью ту же историю, о задании с разъездами. Он, озабоченно, подумал:

– Как теперь Мэтью будет за квартиру платить? У него немного денег…, – к удивлению Меира, кузена новости не особо взволновали.

В квартире было чисто. Меир заметил несколько хороших, новых костюмов кузена, шелковые галстуки и ботинки, судя по всему, ручной работы. Ездил Мэтью на старом форде, но в рефрижераторе лежали французские сыры. На кухне появилась винная стойка, с бордо и бургундскими винами. Мэтью курил хорошие сигареты. Он купил электрическую машинку, для помола кофе. В гостиной Меир наткнулася на коробку кубинских сигар. Пахло от кузена сандалом, пряно, волнующе. Мэтью повел рукой:

– У меня новая должность. Я представитель второго отдела штаба армии при некоторых научных учреждениях. Вспомнили, что у меня были отличные оценки по математике и физике, – Мэтью усмехнулся, – что я знаю языки…, – кузен загорел, в кладовой стояла доска для серфинга.

Меир понял, какие научные учреждения опекает Мэтью. Он присвистнул:

– Предусмотрительно. У профессора Лоуренса, в Беркли, изучают структуру ядра атома. И в Кембридже, у Резерфорда тем же занимаются. Кузина Констанца тоже физик…, – они, правда, не знали, где работает кузина Констанца. Тетя Юджиния сообщила, что девушка досрочно закончила, университет, и пишет докторат:

– В восемнадцать лет, – восхищенно подумал Мэтью, – впрочем, она в четырнадцать в Кембридж поступила. Я европейскую родню только на фото видел. Кроме кузена Давида, конечно.

Отец сказал Меиру, что близнецам не делали обрезания:

– Давид, как врач, считает, что процедура, – доктор Горовиц усмехнулся, – отжила свое. При нынешних стандартах гигиены она больше не нужна…, – они с отцом сидели в ресторане Рубена. Меир поперхнулся солониной: «Папа, что за чушь…»

Доктор Горовиц похлопал сына по спине:

– Кто я такой, чтобы спорить с будущим Нобелевским лауреатом? Я лечу детей от свинки и накладываю гипс, милый мой. Тем более, он отец…, – Хаим вспомнил строки из письма дочери: «Мы с Давидом поссорились, однако я не смогла его переспорить. В Европе многие евреи отказались от обрезания. К нам приезжают евреи из Германии, те, у кого здесь живут родственники. Они говорят, что никто не хочет рисковать судьбой детей…, – сын, из Берлина, уклончиво писал, что евреям тяжело, однако он делает все возможное, для помощи общине. Хаим поймал себя на том, что у него началась бессонница. Ночами он сидел в кабинете, читая статьи по медицине, покуривая. Он брал семейный альбом, рассматривая лица детей:

– Уже не дети. Может быть, уговорить Давида и Эстер сюда переехать? Но Гитлер не нападет на Голландию, на Францию. Он не нарушит международные соглашения…, – дочь прислала фото близнецов. Младенцы лежали в одной колыбели. Хаим улыбнулся:

– Следующей осенью поеду в Амстердам. Увижу Аарона, ему визу продлевать надо. На конгрессе побываю, где Давид выступает…, – доктор Мендес де Кардозо собирался год провести в Голландии, работая над новой монографией о чуме. Потом зять хотел вернуться в Маньчжурию.

Хаим испугался, что Эстер тоже намеревается поехать с мужем, да еще и забрать с собой малышей, однако дочь решила через год взять няню, и вернуться к приему пациенток.

Меир, прожевав солонину, отпил лимонада. Юноша кисло сказал:

– Я помню. Он хупу не хотел ставить. Собирался отделаться походом к мировому судье. Хорошо, что у Эстер твердый характер…, – Меир скучал по сестре. Он был на три года младше. Эстер пыталась им верховодить, Меир сопротивлялся. Аарон всегда мирил их, после ссор:

– И по Аарону скучаю, – вздохнул Меир, – может быть, мистер Даллес даст мне отпуск, следующей осенью. Я бы тоже в Амстердам съездил, побыл с семьей…, – пока, что Меиру надо было оставаться в Мадриде.

Он приехал в столицу, высадившись в Валенсии. Меир добрался до Европы на сухогрузе. Корабль шел из Нью-Джерси в Ливорно, со стоянкой в Испании. Несколько кают занимали его коллеги. Меир понял, что эти люди отправляются в Швейцарию, к Даллесу. Он познакомился с ними на совещании, в Вашингтоне. Они встречались в течение недели, в неприметном особняке, неподалеку от Дюпонт-Серкл, приходя к завтраку, и прощаясь после темноты. Вел заседания Даллес. Речь шла о создании баз американской разведки в Европе и Азии.

Они сидели вокруг овального стола, усеянного бумагами, картонными стаканчиками с остывшим кофе и коробками из-под сэндвичей и гамбургеров. Даллес курил короткую трубку, остальные зажигали папиросы во время перерывов. Называли они друг друга по именам. Меир заметил среди коллег несколько человек с военной выправкой, но здесь было больше гражданских людей. Кроме Даллеса, все были молоды, а самым молодым был как раз Меир.

Юношу, впрочем, это не смутило. Альбом вызвал большой интерес, особенно части, касающиеся русских. Даллес выбил трубку:

– В Испанию отправятся добровольцы из левых кругов, коммунисты. Разумеется, – прибавил он, – я не собираюсь подозревать в каждом человеке, сражающемся с фашизмом, агента Советов, но мы должны быть осторожны. В Испании появятся представители русской разведки. Уже появились….

Как они не старались, но настоящие имена изображенных на снимках людей остались тайной. Меир держал альбом в сейфе, в подвале особняка, не принося его в квартиру на Дюпонт-Серкл. Юноша не подозревал, что кузен Мэтью мог бы с легкостью узнать человека, которого он, про себя, называл Бородой.

В Мадриде, Меир должен был постараться найти этих людей. То же самое относилось и к светловолосому, высокому, изящному немцу. Меир много раз фотографировал его в кафе. Сравнив лица с данными досье, они поняли, что немец встречался с представителями итальянского и германского посольств. Летом, эти страны поддерживали дипломатические отношения с правительством республиканцев. Сейчас, официально, все связи были разорваны. Летчики Люфтваффе бомбили Мадрид.

– Официально, – Меир шел по Пасео дель Прадо, засунув руки в карманы пиджака. Пистолет он носил при себе, ничего подозрительного в этом не было. Половина Испании ходила с оружием. В кафе и ресторанах винтовки прислоняли к краю столика.

Меир приехал в Мадрид с одним саквояжем, где лежала одежда, бритва, зубная щетка, и томик Лорки. По ночам, в пансионе, он садился на подоконник, перелистывая страницы. Меир никому не говорил о том, что он видел на дороге в Гранаде, в роще апельсиновых деревьев. Он знал, что Лорка пропал без вести. Меир повторял:

– Я виноват. Надо было вмешаться…, – он шептал:

– То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…, – Меир понимал, что в Гранаде он ничего не смог бы сделать, но сердце все равно болело. Он устало закрывал глаза:

– Больше ты не останешься в стороне, никогда. Даже если тебе нельзя рисковать, все равно рискуй. Ты умный парень, Меир Горовиц, – он чувствовал, что улыбается, – ты что-нибудь придумаешь.

Зрительная память у Меира была отменной. В детстве, бродя по Музею Метрополитен, он легко запоминал расположение картин. Лица на семейных фотографиях он тоже знал, назубок. По приезду в Мадрид, Меир хотел сходить в Прадо. Музей оказался закрыт. Объясняясь со сторожем, юноша услышал шаги на лестнице. Подняв голову, он быстро попрощался со стариком.